Автор: Elizabeth Hootоn (Anghraine)
Название: «Дни ухаживания»
Переводчик: ivanna
Оригинальное название: «The Season of Courtship»
Рейтинг: PG-13
Жанр: общий
Категория: джен
Герои: Элизабет / Дарси
Первоисточник: «Гордость и предубеждение»
Размер: макси
Аннотация: Все ясно из названия – от помолвки до свадьбы.
Разрешение на перевод: получено
Ссылка на оригинал: http://www.austen.com/derby/elizh3.htm (один из последних вариантов)
Комментарии: Все цитаты из «ГиП» даются в переводе И. Гуровой, потому что он мне нравится куда больше перевода И. Маршака Гл. 11 – http://zerkala.fastbb.ru/?1-2-0-00000054-000-0-0-1211185250
Глава двенадцатая. Просьба лорда Мильтона. «Возлюбленные чада, мы собрались здесь перед лицом Господа и перед лицом всей общины, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину святым таинством брака. Это состояние почетное, учрежденное Господом во времена людской невинности, и подобное обручению Христа с Церковью, который возлюбил ее, как чистую невесту…».
Элизабет улыбнулась, когда Джейн протянула руку Бингли. Она почти не следила за венчанием, скользя взглядом по гостям. У преподобного Берсфорда был довольный вид. Должно быть, не часто ему выпадала возможность обвенчать такую пару: молодые, влюбленные и вполне достойные того счастья, которое их вне всякого сомнения ожидало. На лице Бингли застыла широкая, немного глуповатая улыбка. Непокорные кудри лезли ему в глаза, но Элизабет была уверена, что он этого не замечает. Джейн являла собой картину безмятежного спокойствия души.
Миссис Беннет силилась расплакаться, но была в таком восторге, что так и не преуспела. Нервы нимало ей не досаждали, хотя с утра она впала в настоящее расстройство, хлопоча над прической и убором невест. Джейн немного прибавила в весе, и новое платье сидело на ней не совсем идеально, а несколько веснушек на носу Элизабет и вовсе довели миссис Беннет до истерики. Но теперь ничто не могло нарушить ее блаженства.
Мистер Беннет часто моргал. Элизабет вздохнула. «Бедный папенька!» Она знала, как сильно ему будет их недоставать. Конечно, в Пемберли ему всегда рады, но она не знала, как часто он решится покидать свой дом, он так не любил путешествовать. Стану ему писать, пообещала она себе. Писать длинные, несвязные письма, полные самых разнообразных новостей.
У Китти вид был скучающий и довольно одинокий. Временам она бросала жадные взоры на кружевную отделку платья Джорджианы. Элизабет почувствовала укол совести. Она едва вспоминала о своей младшей сестре, так полны были ее мысли собственными заботами и заботами Джейн. Мисс Дарси внушала Китти почти такой же благоговейный страх, как ее брат, но она часто посматривала на нее со смешанным выражением изумления и зависти. Слух о приданом в тридцать тысяч фунтов успел обежать всю округу также быстро, как когда-то толки о десяти тысячах годовых ее брата, и на Джорджиану смотрели как на экзотическое заезжее чудо. Мэри ее пугала, но с Китти она порой действительно разговаривала. Если бы ту удалось избавить от меритонского влияния и дать подобающее образование, она могла бы перемениться к лучшему – она была еще очень молода.
«Обоюдный брачный союз предназначен, во-первых, для зачатия детей, чтобы вырастить их в страхе Божьем и преклонении перед Ним, и чтобы славили они его святое Имя».
Элизабет с нежностью подумала о своих маленьких кузенах, мальчиках и особенно девочках, старшая из которых стремилась быть образцом поведения. Амелия изводила Дарси и Джейн бесконечными вопросами, вцепившись рукой в юбку или панталоны. Элизабет на мгновение попыталась представить, как будут выглядеть ее собственные племянники и племянницы, на кого они будут похожи. Что за жизнь ожидает Лидию, и много ли счастья достанется отпрыскам от такого союза?
Она опустила глаза на свои сложенные руки. Не было смысла тревожиться о детях, которые еще и на свет не появились, во всяком случае, не в такой день. Дети Бингли должны от них сильно отличаться. Если только… на мгновение Элизабет позабавила мысль, что у них родится дочь, похожая на нее саму, или, еще ужаснее, на мисс Бингли. Ну, тогда им придется приложить особые усилия. Бингли, конечно, порой бывал безалаберным, но она не сомневалась, что в случае необходимости Джейн или Дарси быстро приберут его к рукам. Его покладистый характер имел свои преимущества.
«Во-вторых, предназначен он как врачевство от блуда и во избежание греха; чтобы те, кто не могут воздержаться, вступали в брак, и оставались неоскверненными членами Тела Христова»
«В-третьих, предназначен он для подачи друг другу заботы, помощи и утешения в печали и в радости. И этим святым таинством будут соединены эти двое. Так что если кому-то из вас известно препятствие, воспрещающее им вступить в законный брак, пусть объявит о нем незамедлительно, или пусть умолкнет навеки».
Элизабет подняла глаза и встретила взгляд Дарси. Она видела, что он очень счастлив. Но, в отличие от Бингли, на его лице не сияла ослепительная, радостная, глуповатая – хотя, вне всякого сомнения, милая и трогательная – улыбка. Дарси еле заметно улыбнулся, встретившись с ней глазами. Интересно, о чем он думает: он казался суровее, чем обычно. Возможно, испытывает сожаление, что попытался разлучить пару, так очевидно созданную друг для друга; а возможно, - такое же радостное возбуждение, как она сама. Элизабет ни минуты не усомнилась в своем выборе, но так многое должно было перемениться. Они будут связаны навеки, и никогда не станут прежними.
Она увидела, как по щеке Джейн скатилась крупная слеза, и сосредоточилась, забыв обо всех, кроме них четверых – своей сестры, человека, которому предстояло стать ее зятем, и своего нареченного. Вскоре Бингли уже надевал на безымянный палец левой руки Джейн прелестное золотое кольцо. Оно было совсем новым. Бингли только обзаводились историей и собирались завести потомство: большинство подарков, которые Джейн получила от своего жениха, никогда не принадлежали другим женщинам, а тем более – обручальное кольцо. Может, для них так было лучше. Элизабет никогда бы в этом не созналась, но ей более по душе был тот груз столетий, который тянулся за Дарси и любым его подарком. У нее было ощущение, что она стала частью чего-то значительного и величественного; она никогда ничего подобного не чувствовала, и наслаждалась этим ощущением.
«С этой поры Джейн и Чарльз соединены священным союзом, чему свидетели – Господь и эта община, и они дали друг другу обещание и клятву, и скрепили их обручением кольцом и соединением рук. Объявляю вас мужем и женой, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь».
И вдруг наступила их черед. Джейн, теперь уже замужняя дама… на мгновение в голове промелькнуло нелепое требование Лидии уступить ей место за столом, и тут же исчезло… Джейн поцеловала ее, и прежде, чем Элизабет успела сообразить, что происходит, они с Дарси оказались у алтаря. Наступила оглушительная тишина. Она подумала о своей семье, подумала, что расстается с ними навсегда, и оглянулась было в поисках Джейн, матери, Джорджианы, кого угодно… Но вместо этого взглянула на Дарси. У него был совершенно спокойный вид. Слишком спокойный. Она достаточно его узнала, чтобы понимать, что это спокойствие, это ничего не выражающее выражение, означают предельное напряжение всех чувств, и слабо улыбнулась.
Сколько раз она слышала эту службу? Элизабет не могла припомнить. Еще минуту назад она почти не обращала на слова внимания: она знала их наизусть и могла прочитать, разбуди ее среди ночи… но внезапно все изменилось. Она пристально смотрела на мистера Берсфорда и слушала с большим вниманием, чем когда-либо прежде. Как быстро все случилось! Только что он говорил: «И оттого дар супружества доступен не всякому, и не должно вступать в него легкомысленно и бездумно, чтобы утолить плотские желания, как поступают дикие звери, но со всем благоговением, разумением, трезвостью и в страхе Божьем…», и она снова подумала о Лидии и Уикхеме, и вдруг, несмотря на все ее старания сосредоточиться, монотонный голос мистера Берфорда затих в ее ушах, и она услышала, как Дарси произносит громким, ясным голосом: «Согласен».
У Элизабет перехватило дыхание. Она не плакала, когда Джейн говорила эти слова, они была просто счастлива, но теперь…
«Согласна ли ты взять этого человека в мужья, чтобы жить с ним по заповедям Господним в священном союзе брака? Согласна ли ты повиноваться ему, служить, любить и почитать в болезни и здравии; и, отринув всех остальных, прилепиться к нему до конца дней?»
«Согласна», - сказала Элизабет, с трудом сдерживая слезы. Она не желала плакать, даже счастливыми слезами…
Но отец ее плакал, вручая ее своему старому другу-ректору, и она могла только утешающе ему улыбнуться. Дарси взял ее за руку, и сказал все тем же ровным голосом – и только Элизабет услышала, как этот голос дрогнул на слове «жена», и только она увидела, как засияли от восторга его глаза…
«Я, Фицуильям, беру тебя, Элизабет, в законные жены, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить и лелеять, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву».
Ей совсем расхотелось плакать, ее охватил восторг предвкушения, как будто перед ней должен был открыться целый мир. Она взяла его руку, и сказала: «Я, Элизабет, беру тебя, Фицуильям, в законные мужья, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить, лелеять и повиноваться, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву».
Она неохотно выпустила его руку, и сквозь туман перед глазами увидела, как скользнуло на безымянный палец кольцо леди Энн. От него нельзя было отвести глаз; Дарси вручил его ей, когда они были в Лондоне, и распорядился переменить оправу, так что теперь оно свидетельствовало одновременно и об истории, которую она унаследовала, и о самой Элизабет.
«Своим кольцом я с тобой обручаюсь, своим телом тебе поклоняюсь, и все мои земные блага отныне твои; во имя Отца, Сына и святого Духа. Аминь».
Это кольцо, которое ей больше никогда не снять, превратило ее руку из девичьей руки в руку женщины. Она улыбнулась сияющей улыбкой, не в силах скрыть радости, когда они вместе опустились на колени.
«О предвечный Господь, наш Творец и Хранитель, Податель благодати и Обетование жизни вечной; благослови слуг своих, этого мужчину и эту женщину, и мы благословим их Именем Твоим; чтобы сохранили друг другу верность, как Исаак и Ревекка, чтобы истинно соблюли завет и клятву, которую дали (символ и залог которой есть кольцо, врученное и принятое), и вечно пребывали в совершенной любви и согласии…» «Неужели такое возможно?» - подумала Элизабет. «… и чтобы покорялись закону Господа нашего Иисуса Христа. Аминь».
Их руки соединились в последний раз. Они смотрели друг на друга, Дарси, опустив ресницы, Элизабет, приоткрыв губы, и их пальцы крепко сплелись, пока мистер Берсфорд говорил:
«Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает»*.
**********
Венчание закончилось, и на нее разом обрушилось не менее полудюжины мыслей. Наконец-то это свершилось: Элизабет Беннет исчезла, и на ее месте была Элизабет Дарси. Она стала женой этого человека, она будет жить с ним, рожать ему детей, вести его дом. Она перестала быть одной из Беннетов, а превратилась в Дарси из Пемберли. В глазах закона она не просто полностью принадлежала ему, она стала его частью. Она ничуть его не боялась, но понимание того, что теперь в его власти сделать ей любое добро и причинить любое зло, заставило ее остро осознать, как переменилась ее жизнь. За последний год в ее семье случились сразу четыре свадьбы: Шарлотты и мистера Коллинза, Лидии и Уикхема, Джейн и Бингли, и, наконец, ее собственная. И все они были такими разными! Внезапно ее охватила невероятная благодарность за счастье, которое она едва не упустила.
Хор запел: «Господь помнит нас»**, и Элизабет в последний раз написала свое прежнее имя, в то время как на ее руке поблескивало новое кольцо.
Бингли, Хёрсты, Дарси и Беннеты отправились в Лонгборн из церкви пешком. Кареты были отосланы вперед, потому что идти было очень недалеко. Китти и Мэри тут же пристроились за мистером и миссис Беннет, а Джорджиана осталась в одиночестве. Сестры Бингли обернулись, явно намереваясь пригласить ее пойти с собой, и Элизабет мгновенно перешла от размышлений о своем замужестве к выполнению обязанностей, которые влекло за собой это замужество.
«Джорджиана, ты с нами?» - спросила она, и на лице девушки вспыхнула улыбка облегчения.
«Я бы не хотела навязываться…»
Дарси с привычной нежностью обратился к сестре: «Пойдем, дорогая», и предложил ей свободную руку. Было странно и довольно-таки неловко возвращаться из церкви не только без Джейн, но и впереди нее, поэтому Элизабет сосредоточилась на своих новых спутниках.
«Очень глупо с моей стороны ни разу не поинтересоваться, но, Джорджиана, куда ты отправишься, когда мы с Фицуильямом останемся вдвоем в Пемберли?»
«На север, в Хьютон», - кротко ответила Джорджиана. «Не знала, что вы собираетесь в Пемберли».
«Да, завтра утром. Мы давно уже согласились, что хотим хотя бы некоторое время провести вдали от городской суеты, и я так мечтаю снова увидеть поместье». Она улыбнулась так ободряюще, как только могла.
«Зимой там очень красиво», - произнесла Джорджиана, прежде чем вздрогнуть, заслышав, как ссорятся сестры Элизабет, и вновь погрузиться в молчание. С этого момента она только следила за беседой брата с женой, изредка отваживаясь тихо выразить свое согласие.
Свадебный завтрак* был накрыт в Лонгборне, и они совсем не намного опередили пунктуальных, как всегда, Фицуильямов. При появлении новых родственников Элизабет машинально приготовила улыбку. Но, к ее изумлению, они обращались с ней совсем по-иному: манеры их нельзя было назвать дружескими, но неодобрение и холодность исчезли, и ее улыбка быстро стала искренней. Все по очереди пожали ей руку и назвали «миссис Дарси». Глаза графа блестели, глаза его матери были залиты слезами.
Элизабет предложила вдовствующей графине свой платок. Леди Анкастер высморкалась. «Спасибо, дорогая».
«Не за что».
Леди Анкастер, выпрямившись, не сводила глаз с Дарси, который о чем-то серьезно и спокойно разговаривал с полковником Фицуильямом и леди Элинор. «Их с детства было водой не разлить. Эллу отправили к Энн, когда моя невестка заболела. Они часто бывали в Хьютоне и тогда не расставались с Ричардом». Ее синие глаза снова наполнились слезами. Она сердито их смахнула. «Вы видели портрет. Он весь в нее».
«Да, он очень на нее похож», - мягко заметила Элизабет.
«В такой день ей следовало быть с нами. Она так его любила». С этими словами старая графиня ее покинула, и, прежде чем Элизабет успела опомниться, к ней присоединилась Сесили.
«Бедная бабушка», - сказала та. «Не думаю, что она счастлива, она так и не сумела пережить свое горе. Впрочем, мы все довольно мрачные. Надеюсь, ты не в обиде – все-таки это твоя свадьба».
«Понимаю», - сказала Элизабет. Можно ли считать сиротой мужчину двадцати восьми лет, или только шестнадцатилетнюю девушку? Ее удивляло, почему его родня так решительно настояла, чтобы присутствовать – для свадьбы их было многовато. Но, конечно же, они хотели восполнить холодную пустоту от отсутствия родителей. Может, они и были черствыми и замкнутыми, но Дарси они любили; и, выйдя за него замуж, она стала частью семьи.
Элизабет тряхнула головой, и подошла поцеловать отца и мать, которые, каждый на свой собственный лад, сияли от гордости и немного печалились. Обе Амелии, племянница и новая кузина, крутились около Дарси. Одна дергала его за рукав, пока он не поднял ее на руки, вторая просто стояла поблизости, не сводя с него тоскливого, кроткого взгляда темных глаз, такого же, как у всех детей в семействе Фицуильям. Он взял ее за руку, и девочка боязливо улыбнулась. Элизабет подумала – может быть, даже сегодня она сумеет зачать наследника, или дочь… На самом деле, она обязана, это ее первейший долг. Ее охватило внезапное желание взять на руки их ребенка, показать его, или ее, Дарси, увидеть, как он подкидывает в воздухе их дочь, или гуляет вместе со следующим хозяином Пемберли.
«Мисс Беннет?» - раздался робкий голосок. Элизабет опустила глаза на белокурую девочку. Ее звали Софи, но это имя ей не слишком подходило. Ей куда больше пошло бы имя попричудливее, потому что в ней было что-то от лесной феи, но вот назвать ее «мудрой» было никак нельзя, по крайней мере, в житейском смысле. «То есть миссис Дарси. Могу я называть вас «тетя Дарси»? Я называю мистера Дарси «дядя», потому что он – мой крестный. И еще он крестный Джона и Амелии».
Элизабет услышала собственные слова: «Ну конечно, можешь». Она понимала, что так к ней будут обращаться и другие, ее же собственные племянники и племянницы… но маленькая Софи Фицуильям была первой, кто назвал ее «тетей Дарси», и она была глубоко тронута. «Ты что-то хотела мне сказать?»
«Я подумала, что раз дядя Дарси так с вами счастлив, может, вы сумеете найти жену и папеньке? Он всегда такой грустный».
«Твой отец уже был женат, Софи. Вдруг ему не нужна другая жена?»
«Может, и так». Софи несколько мгновений рассматривала отца, который, стоя поодаль от всех остальных, разговаривал с лордом Мильтоном. «Он все время говорит с дядей Мильтоном, а остальные не хотят. На него все сердятся. То есть на дядю Мильтона, не на папеньку. Особенно дядя Дарси. Я слышала, как они ссорились. Дядя Мильтон кричал, но дядя Дарси никогда не кричит. Мне это нравится. Джон хочет стать таким, как он, когда вырастет. Джон – это сын дяди Мильтона. А вы знаете, что тетя Сесили собралась замуж? На нее тоже все сердятся, ну, кроме дяди Дарси, тети Элинор и папеньки. Надеюсь, она не поедет в Кент, потому что там живет тетя Кэтрин, а она страшная, и совсем мне не нравится, а ей не нравится, когда кругом дети, поэтому я ее редко вижу. Если они будут жить в Йоркшире, я смогу ездить к ним в гости. Если дядя Анкастер даст им… как это называется? Тогда они смогут. Или дядя Дарси, он тоже близко живет. Я уже была в Пемберли. Я смогу быть в Пемберли, если вы там будете? Тетя Джорджиана мне разрешала».
«Я тоже разрешаю», - заверила ее Элизабет.
«Софи!» Леди Диана отвела девочку обратно к остальным детям. Софи, отвернувшись, высунула язык, и Элизабет прикрыла рот, прежде чем обернуться к лорду Мильтону, который терпеливо ждал рядом.
«Миссис Дарси. Рад приветствовать вас в семье». Он пожал ей руку. Ее немного удивило, что ему потребовалось так много времени, но она понимала, что он избегает общаться с Дарси без крайней необходимости.
«Благодарю». Она посмотрела на него. Виконт походил на Дарси сильнее, чем оба были готовы признать, но выглядел гораздо романтичнее. Его темные кудри были искусно уложены, в карих глазах светилась грусть, и одет он был по последнему слову моды. Но прямой нос, густые ресницы и благородная наружность были теми же самыми. Еще Мильтон, в отличие от Дарси, полностью сознавал достоинства своей внешности, и то, какое впечатление он производит.
«Миссис Дарси, боюсь, вы сочтете меня ужасным наглецом, раз я обращаюсь к вам в день вашей свадьбы», - нервно продолжил он, - «но я всё думал, не могли бы вы…»
Догадаться было несложно. «Вы хотите, чтобы я поговорила с мужем…» (она с наслаждением произнесла это слово) «о вашем финансовом положении? Или вам нужен его совет?»
«Достаточно, если мы помиримся», - сказал лорд Мильтон. – «Похоже, Дарси вам все рассказал». В его тоскующем взгляде проступило что-то похожее на изумление и зависть.
«Я не могу ничего обещать, особенно сегодня», - сказала Элизабет, - «но я всегда считала, что семейных ссор следует избегать».
Мильтон моргнул, не улавливая ее логику, потом слабо улыбнулся. «Спасибо, кузина». При этом обращении она вздрогнула. Он поклонился и отошел.
К моменту, когда они собрались уезжать, Элизабет поступило не менее семи требований от самых разных членов семейства Фицуильям, которые хотели, чтобы она убедила Дарси помириться с кузеном. Еще три относились к совершенно посторонним темам. От просьб воздержались только лорд и леди Анкастер и их дочь. Анкастеры, похоже, в принципе не умели вести себя неблаговоспитанно: лорд Анкастер рассуждал о погоде, леди Анкастер – о своей мопсе, а леди Элинор, хотя и заметно смягчившаяся, ограничилась тем, что пожелала им счастья и упомянула о Пемберли. На эту тему обе женщины могли говорить часами, что и позволило им благополучно завершить беседу.
Несколько раз Элизабет бросала взгляд на Джейн, которая терпеливо переносила внимание своих новых сестер. Внезапно она ощутила благодарность к Фицуильямам, которые не лицемерили, и которых можно было не стыдиться. Готовясь к отъезду, она продела руку под локоть Дарси, и, обняв и поцеловав родственников, повернулась к Джорджиане.
«Вы все отбываете нынче после полудня?»
Та робко кивнула, бросив боязливый взгляд на родню. Элизабет сочувственно улыбнулась. Саму ее Фицуильямы ничуть не пугали, но застенчивой, неуверенной в себе девушке, вечно опасающейся сделать что-то не так, они могли внушить не меньший ужас, чем тот, который Бингли некогда приписал Дарси. Элизабет взяла юную золовку за руки и прошептала:
«Возвращайся как можно скорее, через неделю или две. Пемберли – твой дом, мы теперь сестры, и я хочу узнать тебя также хорошо, как собственных сестер. И думать не смей, что ты нам помешаешь». Она отступила назад и повысила голос: «Мы оба хотим, чтобы ты была с нами. Верно, Фицуильям?»
«Конечно», - спокойно подтвердил он.
На губах Джорджианы проступила неуверенная улыбка. «Все говорят, что вы захотите побыть одни».
«Ну, может быть, недолго», - Элизабет взглянула на Дарси, и оба залились румянцем. «Но я всю свою жизнь провела в женском обществе, а твой брат будет очень расстроен, если не сможет вокруг тебя хлопотать». Глаза Джорджианы округлились, она посмотрела на Дарси, но тот вовсе не выглядел задетым, только слегка позабавленным. Она сглотнула.
«На Рождество мы ждем Гардинеров», - добавил он. «За неделю до их приезда ты должна быть в Пемберли».
«Но это уже через неделю», - заколебалась Джорджиана, потом улыбнулась брату, - «я приеду так скоро, как ты желаешь».
Элизабет ее обняла, Дарси поцеловал, и, выслушав на прощанье множество пожеланий, они присоединились к Джейн и Бингли, виновато радующимся своему освобождению, расселись по каретам и отправились в Незерфильд, где должна была пройти их брачная ночь.
*Матф. 19:6
**Свадебный гимн Генделя на Псалом 128 (в русском синодальном переводе – 113). Глава тринадцатая. Просьба мистера Дарси. Они провели весь день с четой Бингли. Все четверо испытывали огромное наслаждение, гуляя по парку, разделяя хорошо приготовленную трапезу и просто разговаривая. Трудно было переоценить удовольствие, какое вызывает общество разумных, воспитанных людей, к тому же – близких друзей. Постепенно напряжение от свадебного завтрака растаяло. Джейн призналась, что всегда мечтала узнать, какова по-настоящему холодная, снежная зима , на что Бингли заявил, что такие зимы – сущее наказание, и служат исключительно для воспитания крепости духа, а Дарси обвинил своего друга, нет, теперь уже брата, в том, что его изнежила привольная жизнь в Лондоне. Элизабет, Джейн и Бингли весь день смеялись, а Дарси улыбался. Но никто ни разу не упомянул как о наступающей ночи, так и об Уикхемах. Они в той или иной степени обсудили все знакомые супружеские пары, но на эти две темы был наложен запрет.
Элизабет почувствовала первый укол неловкости, только когда настала пора прощаться. Бингли не скрывал нетерпения, а Джейн – беспокойства, хотя все оставалось в рамках приличия. Дарси стал очень серьезным и задумчивым, что у него всегда свидетельствовало о внутреннем напряжении, а Элизабет… она едва сознавала, что чувствует, потому что у нее безумно колотилось сердце, как от вполне естественной для новобрачной тревоги, так и от предвкушения, что наконец-то ей не придется подавлять те чувства, какие вспыхивали при каждом украденном поцелуе, при каждой запретной ласке. Наконец-то все это стало естественным и дозволенным!
Понимание, а, может, отсутствие понимания того, что должно произойти, стояло между ними почти ощутимым барьером. Элизабет не была напугана, и уж точно не боялась Дарси, но ее снедало беспокойство. Она часто дышала, и наступившая тишина так сказалась на ее нервах, что она запнулась о ступеньку. Неужели они оставили Джейн и Бингли только полминуты назад? Она никогда не думала, что это такая длинная лестница, не сравнить с парадной лестницей в Пемберли…
Но стоило Дарси протянуть руку и придержать ее за плечо, чтобы помочь устоять на ногах, как острое чувство неловкости рассеялось. «Элизабет?»
Она ощутила прилив счастья. Они были женаты, они стали мужем и женой, и теперь никто не посмеет косо посмотреть на слишком долгие прогулки, на запертые двери комнаты, на слишком… На всё. Теперь никто не посмеет им указывать, как им надлежит, а как не надлежит поступать. И даже если посмеет, они могут не слушать. Они могут забыть о приличиях – когда они вдвоем, они принадлежат только друг другу.
У нее было ощущение, что «мисс Элизабет Беннет» и «мистер Дарси из Пемберли» словно бы испарились, как будто были только масками, в которых предстают перед светом, но которые не нужны наедине. «Дарси» и «Лиззи», такие, какими их знали друзья, тоже исчезли. Ей казалось, что от нее осталась только самая суть, то, что составляло ее глубинную основу, и не было частью чего-то другого – «Элизабет». Переживал ли он что-то подобное? У него был встревоженный вид. О! Она опомнилась.
«Не волнуйся», - сказала она. «Ничего страшного. Я всего лишь споткнулась».
И вдруг они оказались у двери, которая, как она предположила, вела в отведенную ей спальню. Оба посмотрели друг на друга и на мгновение вновь испытали сильнейшую неловкость.
«Мне… мне понадобится время. Чтобы приготовиться».
«Разумеется», - он рассеянно кивнул. «Получаса будет довольно?»
«Хватит и двадцати минут», - сразу же ответила она и порозовела. «Больше двадцати минут не понадобится».
«Тогда через двадцать минут я к тебе присоединюсь».
Он тоже залился краской, и за это она полюбила его еще больше. «Что я… может быть, я что-то…» Она не могла подобрать слов, а может, просто не могла их произнести.
«Ступай, Элизабет, я тебя подожду», - сказал он, улыбаясь так, как он улыбался на портрете в галерее Пемберли. Она как раз отвернулась, скрывая неуверенность, когда он ее остановил. «Разве что… я хотел попросить тебя об одолжении…».
Она повернула голову и серьезно спросила: «Каком?»
«Я хотел бы…» У него перехватило дыхание, и понадобилось время, чтобы снова заговорить. «Не разбирай волосы, пусть останутся, как есть».
Элизабет коснулась рукой изысканной прически, которая стоила Саре таких рудов. «Волосы?» - удивленно переспросила она. «Ну, если ты просишь…»
«Я хочу видеть, как ты их распускаешь», - ответил он, не сводя с нее глаз. В его взгляде появилось что-то новое. Не желание, с ним она уже была знакома, но что-то иное. Что-то в нем изменилось…
«Решимость», - подумала она. «До этого он всегда сдерживался, всегда вел себя так, как будто желание ничего не значит, потому что он все равно не даст ему воли, а теперь оно
значит…»
Решимость и что-то еще, чему она не знала названия. Она смущенно отняла руку от волос. «Тогда увидишь», - сказала она, бросив на него дерзкий взгляд, ошибиться в смысле которого было невозможно, и вошла в спальню, ощутив, как по щеке скользнул легкий поцелуй. Ей вслед послышался его тихий смех, и внезапно стало нечем дышать. Она не была уверена, что за перемена в нем произошла, но чувствовала в себе ее отзвук. И была этому рада.
**********
Элизабет была убеждена, что в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно. Даже перед собственным отцом. Она с нервным смешком вспомнила мистера Коллинза, возблагодарив небеса за то, что мужчина, которого ей предстояло встретить без защиты нижних юбок и корсета, ни в чем не походил на ее кузена. Через пятнадцать минут она обратилась к Саре, которая отправлялась с ней вместе с Дербишир, со словами: «Больше ничего не надо».
«Но, миссис Дарси, ваши во…»
Элизабет вспыхнула от удовольствия, услышав это обращение, все еще не утратившее для нее своей новизны и прелести, и в то же время со смущающей остротой ощутила тяжелый узел волос на затылке.
«Больше ничего не надо», - повторила она более настойчиво.
«Да, мадам», - сказала горничная, и, бросив на хозяйку наполовину сочувственный, наполовину испуганный взгляд, выскользнула из комнаты. Элизабет перевела дыхание, и посмотрела на часы, стоявшие на туалетном столике. Прошло восемнадцать минут. Она почувствовала, как забилось сердце, и вспыхнули жаром щеки, как будто она снова стояла перед алтарем. Она в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно… Нет, сказала она себе строго, в этом нет ничего непристойного, он мой муж. Но все равно он оставался мужчиной, мужчиной, который как-то раз потерял дар речи от одного вида ее лодыжки. Она покусала губы, и обернулась, чтобы посмотреться в зеркало. В белом пеньюаре, бледная от нервического ожидания, с проступившими на носу веснушками, она выглядела как дева, которую вот-вот принесут в жертву какому-то языческому богу. Ну… Элизабет потеребила полу пеньюара… ни одна уважающая себя дева не рискнула бы появиться на людях в таком виде. Миссис Гардинер настояла, и покрой был прелестный, но… вдруг ему не понравится?
И как раз в этот момент, как раз когда длинная стрелка на ее часах отсчитала двадцать одну минуту, в дверь постучали, и раздался голос Дарси: «Элизабет?»
У нее свело живот. После сегодняшней ночи все изменится навсегда… Она сама изменится навсегда. А он? Она не знала, насколько это важно для мужчины – взять жену и лечь с ней. Но она уже не сможет смотреть на него по-прежнему.
Элизабет, прижав руку к животу, постаралась успокоиться, и сказала: «Да, входи».
Как странно, подумала она. Халат и ночная рубашка прикрывали его также прочно, как самый парадный костюм, но насколько по-другому это воспринималось. Ее глаза скользнули по его обнаженной шее. Как глупо, что от одного вида такой обыкновенной и заурядной части тела, как шея, у нее застучало сердце, и запылали щеки. Но она никогда не видела его без галстука*, никогда не видела ничего, кроме лица и рук, и в халате он выглядел совсем по-иному, чем в обычной своей одежде. Выше, тоньше, при этом шире в плечах, и… ей захотелось коснуться синего шелка. Синий был ему к лицу, хотя она никогда его в нем не видела. Почему он его не носит? Все ее знакомые мужчины носили – но он всегда одевался в черное.
Пока она собирала разбежавшиеся мысли, Дарси стоял совершенно неподвижно.
«Я… Фицуильям, предполагается, что мы будем не только смотреть друг на друга, какое бы это не было увлекательное зрелище», - сказала она, с самой дерзкой улыбкой, какую сумела изобразить. Дарси очнулся, и с резким стуком закрыл дверь у себя за спиной.
«Очень увлекательное», - спокойно ответил он, сделав несколько быстрых шагов ей навстречу. «Ты…» - он отвел глаза от ее лица и обежал ее взглядом. Элизабет покраснела. «Ты совершенно очаровательна, дорогая».
«Я…» Она в жизни не чувствовала такой растерянности, и, поскольку держаться было не за что, ухватилась за его руку. «Я тебя люблю», - внезапно сказала она. «Люблю, что ты считаешь меня очаровательной».
Он протянул другую руку и коснулся ее щеки. Под его пальцами по коже пробежал трепет, и в то же время прикосновение было таким нежным и успокаивающим, что ее губы изогнулись в неуверенную улыбку. Если так пойдет и дальше, подумала она, ей нечего волноваться – такое можно пережить без всякой неловкости. «Тебе страшно, Элизабет?», - спросил он спокойно.
Она потрясла головой, кивнула и снова потрясла головой. Дарси улыбнулся, а она рассмеялась. «Тебя я не боюсь – я знаю, что ты никогда не причинишь мне обиды» - честно ответила она. «Но я немного побаиваюсь… ну, неизвестности. То есть, я понимаю, что надо… теоретически, а это не одно и то же. И я хочу доставить тебе удовольствие, и боюсь, что у меня не получится». Ей велели разговаривать, но это было так тяжело! Она старалась, как могла… Элизабет сильнее сжала его руку.
«Элизабет», - сказал Дарси, - «поверь, что этой ночью, что бы ты не сделала, доставит мне удовольствие. Но… если тебе не понравится, ты должна мне сказать. На самом деле, тебе придется сказать мне, и если тебе понравится, чтобы я мог… чтобы я знал, что доставляет тебе удовольствие».
Она залилась жаркой краской, и, крепко вцепившись в его руку, ответила: «Скажу. И ты… ты тоже?»
«Попытаюсь».
Оба улыбнулись, испытав облегчение, хотя толком и не понимая, почему. «Я не позволила Саре разобрать волосы», - сказала она, чувствуя, что до смешного напоминает ребенка, преподносящего отцу сюрприз.
«Вижу». Кончики его пальцев коснулись выбившихся из прически прядок. Ощущение оказалось очень приятным, и Элизабет, наслаждаясь, на мгновение прикрыла глаза. Ей всегда нравилось, когда ее волосы расчесывали, заплетали, просто трогали, и вообще делали что угодно. И тут ей пришло в голову, что в то время как он изучает ее, она просто стоит. Это было нечестно, и потом – ему бы наверно тоже понравилось?
«Фицуильям, могу я тебе потрогать?»
Они стояли так близко, что она видела золотые и серебристые искорки в его глазах… Она с интересом наблюдала, как он затаил дыхание, глядя на нее ясными глазами – глазами, которые когда-то вызвали у нее такое восхищение.
«Элизабет», - выдохнул он, не сводя с нее взгляда. Она решила, что это означает «да», выпустила его руку, на мгновение опустила глаза, и поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его волос. Прямые темные пряди скользили под ее пальцами. Она нежно откинула их со лба.
«У тебя точно такие волосы, как у тетушки Гардинер», - сказала она, наблюдая, как затрепетали его веки, как некогда у нее самой. «Сейчас они кажутся почти черными, но летом отливают золотом. Я помню по Пемберли».
Он открыл глаза и спросил: «Ты заметила еще тогда?»
«Ну, я всегда замечала, какой ты красавец. Милый, я же не слепая». Она не смогла удержаться от смеха, когда его щеки залились вполне предсказуемым румянцем. Она убрала руку. «Тебя не раздражает, что всякий может видеть, когда ты смущаешься?»
«Часто», - невнятно ответил он. «Элизабет…» - он обнял ее за плечи и повернул лицом к зеркалу. Несколько мгновений они просто смотрели на свое отражение. Элизабет отступило назад, оказавшись в кольце его рук, и удовлетворенно улыбнулась.
«Я так счастлива. Я тебе про это уже говорила?»
«Нет. Сегодня еще нет». Он коснулся ее черных волос, и уронил руку. Элизабет вздрогнула.
«Как хорошо», - мечтательно сказала она. «Кто бы мог подумать, что шея может быть такой чувствительной. Я никогда не замечала ничего подобного, кроме того, что ранней весной она чешется».
Он издал сдавленный смешок, и замер, когда она резко повернулась и прижалась губами к его шее. «Я помню… мне это понравилось. А тебе?» - спросила она.
«Нет… да… не сейчас», - сказал он, шагнув назад и ухватившись за дальний кроватный столбик. С отголоском своей старой – а для всего остального света привычной – властной манеры, он сказал.
«Элизабет, распусти волосы».
«Может быть позже?» - спросила она. «Мне нравятся шеи».
Вид у него стал едва ли не мученический. «Позже ты сможешь делать, что душа пожелает, я буду полностью в твоем распоряжении. Но сейчас, распусти волосы – я хочу тебя видеть».
«Матушка не советовала ничего подобного», - заметила Элизабет, бросив на него взгляд через плечо.
«Матушка!»
«А как, по-твоему, мы все появились на свет?»
Он вспыхнул. «О некоторых вещах лучше не думать», - чопорно сказал он, и
- участник сейчас на форуме